Улица моя (Е. Клячкин)

По булыжной мостовой чиркают копыта. Гром телеги на камнях, щёлканье кнута. Здравствуй, улица моя! Думала, забыта? Нет, на скольких не бывал - лучше, но не та! Милый сердцу уголок Знаменской и Спасской - не под сению дубрав, угол из камней. Если хоть чему-нибудь суждено остаться то вот этому углу в памяти моей. На доме трещина от верха до фундамента полсотни лет, - а ни сошлась, ни разошлась. Он словно склеен этой трещиною намертво, она, как жизнь моя, с ним намертво срослась. Дядя Паша-инвалид - где ты, дядя Паша? Риторический вопрос - умер ты давно. А вот Нинка расцвела, Нинка - мука наша, но не с нами собралась Ниночка в кино. Мы, конечно, мелкота - нам всего двенадцать. Нинка - девочка тип-топ - ей пятнадцать лет. И, конечно, нам за ней сроду не угнаться... Где ты, Ниночка теперь? Нет тебя как нет. На доме трещина от верха до фундамента, и окна в окна через трехметровый двор. Замки, сарайчики, поленницы - куда уж там! И все венчает перекошенный забор. Мишка-цыган был черняв - может, и не цыган. Но считался хулиган и вообще - шпана. Им пугали пацанов, он сквозь зубы цыкал, желтой фиксою маня - жалко, что одна. Как хотелось нам за ним с девкой в черном платье, под шифонный локоток взять ее скорей. Двор учил меня всему, и заметил кстати - заодно открылось мне то, что я еврей. На доме трещина от верха до фундамента - наш двор не тот, и только трещина все та ж. И поднимают меня вверх ступеньки памяти на мой четвертый, на последний мой этаж. Ну а как ты, Витя-шпунт, первый мой учитель? Верка-булочница нас помнит и теперь. И диванчик не шумел - это вы учтите, и не пела поутру в коммуналке дверь. Вспоминать или забыть - в этом нет вопроса: сам себя не обойдешь - плохо ль, хорошо ль. И тем более потом все решилось просто - кончен двор, настала жизнь - впрягся и пошел. На жизни трещины от верха до фундамента, как та, на доме, и никак не зарастут. И мое семечко навеки в ней останется - побеги всюду, корешочки только тут.